Рождество Ли Лаогуаня. Рассказ.

СТРАНИЦА 2

Только вот, сколько ни ругайся, денег от этого не прибавится ни на фэнь. В администрации решили, что Ласточкино Гнездо само должно выискивать деньги. Ломали голову и так и эдак, и Ли Лаогуань как-то сказал старосте: “Мой сын в письме написал, что среди его студентов есть сын начальника уездного сельхоз банка, когда начальник банка приезжал в город, то даже навещал его. Может, через эти связи попробуем уговорить начальника банка выдать ссуду?” Староста и несколько старейшин в итоге решили, что это неплохая мысль. Посмотрите на наше Ласточкино Гнездо, в какой семье не зажигают поминальные палочки в честь дорогих учителей? Если учитель скажет, чтобы ученик, вернувшись домой, передал его просьбу главе семьи, какой отец не прислушается? Начальник банка черкнет ручкой, и 50-60 тысяч будут выделены. Эти соображения были доложены администрации. А кадровые работники администрации пошли еще дальше, сказали: “Раз уж нужны деньги, то не мешало бы замахнуться на большее, разве селу нужно только водохранилище? А дорога? Приезжали иностранцы, из провинции и Пекина, специалисты и репортеры тоже приезжали, и все говорили, что такой редкой достопримечательности они нигде не видели. Все считают, что вы можете открыть туристический объект, а без дороги - никуда, кто же из толстосумов пешком пойдет осматривать ваш каменный закуток? А сельский завод? Вложите деньги и создайте другое производство. Поезжай и скажи сыну, что нужно 500-600 тысяч, 1-2 миллиона тоже можно, деньги лишними не бывают”.
И так дело получало грандиозный размах, Ли Лаогуань приобрел в селе вес, он – отец учителя сына директора банка. На его плечи возложена почетная обязанность – спасти односельчан. Его шумно провожали чиновники всех рангов, он прощался с родными горами и засухой, начинался его славный путь на поиски сына и денег. Отправляясь в город, кроме трубки, с которой никогда не расставался, Ли Лаогуань взял с собой старый копченый окорок, мешок с арахисом, каштаны, грецкие орехи, и другие местные лакомства.
В продолжение всего пути Ли Лаогуаня не оставляла мысль о возможности бесславного возвращения. Старость и упорная борьба за выживание никогда не давали ему беззаботно наслаждаться жизнью, человеческая жизнь – это рок, жизнь ничтожна, господи, дай воды напиться, почему ты никогда не посылаешь нам манны небесной, а все только обглоданные собачьи кости? Если все пройдет так успешно, как предрекал заместитель старосты Чэн, тогда чиновники опять будут угощать меня собачьим мясом и отборной водкой. А если вернусь без денег для деревни, то придется мне первым забить свинью в новогодний праздник, пригласить всю деревню, пусть едят, пусть пьют, даже косточки для себя не оставлю. В присутствии всех односельчан попрошу прощения, скажу, я, Ли Лаогуань, напрасно вырастил сына, отныне у меня нет сына, и не говорите больше, что у Ли Лаогуаню есть чем гордиться.
Но, неся на своих плечах чаяния всех жителей деревни, он, ступив в город, невольно присоединился к празднику Рождества, к празднику, который не имел никакого отношения ни к его судьбе, ни к судьбам нескольких десятков тысяч селян его округа, живущих на засушливой худой земле.

3

Во второй половине дня в пятницу как всегда было время занятий по политической подготовке. Ли Иньхэ, куратор группы 91/3, как обычно, организовывал студентов для проработки партийных документов. После утренних лекций у него саднило в горле, побаливал желудок, спина немного взмокла, выступил пот на лице. Вообще-то, он мог бы передать свои обязанности кому-нибудь из студентов, но опасался, что у учеников это вызовет недовольство. Он знал, что у студентов нагрузка сейчас даже больше, чем у него. Рождество… университетский городок накрыло ощущение приближающегося праздника. Ему не нужно было даже заглядывать в списки, чтобы понять, что в аудитории не хватает с десяток человек, занятых подготовкой рождественских подарков. Кроме того, у студентов сейчас появилось больше прав. Если, скажем, в следующем семестре, Ли Иньхэ предложит свой спецкурс, еще нужно будет посуетиться, чтобы студенты его поддержали. Если не наберется хотя бы двадцати человек, которые выберут его спецкурс, ему, Ли Иньхэ, так и придется оставаться только куратором. Тогда гуд бай дополнительные пять юаней за каждую лекцию.
За окном завывал ледяной ветер. Никто не знал, откуда пришел холодный фронт, но вот уже несколько дней он хозяйничал в городе. Студенты надеялись, что пойдет снег, и Санта Клаус принесет им подарки.
Ассистент кафедры распахнул дверь, впустив холод, подошел к Ли Иньхэ и сказал ему на ухо:
- Учитель Ли! Тут вас один старик ищет, говорит, что он ваш отец.
- У Ли Иньхэ екнуло сердце. Отец?! С неба он, что ли, свалился?! Спина еще больше взмокла. Он попросил одного из студентов подменить его, почитать избранные произведения, а сам вместе с ассистентом покинул аудиторию. Во дворе он увидел Ли Лаогуаня, который спокойно курил трубку, сидя на корточках, привалившись к стене. Рядом с ним стояли два больших холщевых мешка, засаленные и грязные. Ли Иньхэ некоторое время, не находя слов, постоял рядом, наконец, произнес:
- Папа, ты приехал…
Ли Лаогуань поднял голову, посмотрел на сына долгим взглядом:
- Ты это мне?
Ли Иньхэ покосился на ассистента:
- Когда ты приехал, папа?
- Тебя, сучий потрох, хрен отыщешь!
От таких грязных слов Ли Иньхэ сразу покраснел. Увидев, что учителю Ли неудобно, ассистент заторопился:
- Я пойду, а вы скорее ведите отца в общежитие – на улице холодно.
По-прежнему дул пронизывающий ветер, отец все так же сидел на корточках. То и дело мимо проходили студенты, с любопытством поглядывали на учителя Ли и съежившегося у стены старика. Ли Иньхэ заметил, что синяя тужурка отца с трудом была натянута на старый ватник, в котором он сам ходил много-много лет назад, ватник так и норовил вылезти наружу, торчал из ворота, из рукавов. Казалось, этот много повидавший ватник хотел получше рассмотреть престижный университет, в котором теперь служил его бывший хозяин. На душе у Ли Иньхэ заскребли кошки:
- Поднимайся, пойдем, -сказал он отцу.
- Позови меня, тогда я встану. Засранец, - устало пробурчал отец.
У Ли Иньхэ на глазах выступили слезы:
- Я же уже позвал…
- Зови меня батей, как положено.
Ли Иньхэ заметил, что студенты уже начали высовываться из окон, это ему совсем не нравилось. Сквозь зубы процедил:
- Да-да, батя, пойдем, не будем отвлекать студентов от учебы.
Эти слова подействовали на старика, он поднялся, громкими хлопками отряхнул пыль с задницы:
- Вот так уже получше будет. Чему это, интересно, ты, засранец, здесь научился? Сыновья всегда должны называть старика батей.
Ли Иньхэ протянул руку, хотел поднять с земли грязный мешок, замешкался на мгновенье, но все-таки решился - так будет правильно. Попытался поднять мешок. Ого, какой тяжелый! Ли Лаогуань сказал:
- Не надо тебе пачкаться, ты же учитель. Да и нехорошо учителю таскать мешки под окнами университета.
Ли Иньхэ не стал ему перечить, молча смотрел, как шестидесятисемилетний отец, связав веревкой два бог весть каких тяжелых мешка, взвалил их на плечо, один спереди, один сзади. Ли Иньхэ напряженно огляделся по сторонам, словно отец нес в мешках краденое.
- Когда ты приехал, батя?
- На рассвете.
- А почему так долго до меня добирался?
- Трудно тебя найти. Чертовы горожане, спросишь дорогу, так они злятся, притворяются, что не понимают, что я говорю. Вот в Ласточкином Гнезде приезжему не только дорогу покажут, а еще и воды дадут напиться, а то и вином угостят!
- А почему ты не сел в автобус?
- Такая ровная дорога. Зачем автобус?
Ли Иньхэ вспомнил непроходимые тропы родного села и почему-то сердито глянул на идущих им навстречу студентов.
- А как малыш Доу? – спросил Ли Лаогуань.
- Он…он сейчас живет в западной части города…, - При упоминании имени брата-поэта, сердце Ли Иньхэ тревожно заныло.
- Слышал, он ушел с работы?
- Угу…
- Так чем же он теперь кормится?
- Он, кажется, подрабатывает в какой-то рекламной фирме.
- Приведи его ко мне. Придется мне, старику, немножко вправить ему мозги!
Они прошли мимо праздничного плаката. Студенты нарисовали Санта Клауса, милый улыбающийся заграничный старичок, с белоснежной пушистой бородой, с румяными щечками, одет в теплую куртку, с большим белым мешком, а в мешке, конечно, рождественские подарки для студентов. Ли Иньхэ непроизвольно глянул на большие грязные мешки, висевшие на плече отца, и тяжело вздохнул.
(Отец разительно отличался от Санта Клауса: лицо у него было желтое; бородка маленькая, что называется, козлиная; не было у отца красной куртки и красной шапки; в мешках не было богатых рождественских подарков. Единственное, чем схожи были два старика, так это тем, что оба пришли издалека, оба принесли свою искреннюю любовь, оба хотели подарить эту любовь самым дорогим людям.)
- Хороший у вас тут институт, место спокойное. Так много деревьев, такая ровная земля! Нужно было посеять здесь кукурузу, жалко, когда растет одна трава.
Ли Лаогуань, казалось, не обращал внимания на два тяжеленных мешка на плече, такое воодушевление охватило его при виде сквера в институтском дворе.
- Батя, говори потише, это же учебное заведенье.
- Да-да, я понимаю, мы, горные люди, говорим слишком громко…


4

С того момента, как Ли Лаогуань вошел в дом сына, он сделал уже много открытий. Когда сын, достав ключи, собирался открыть дверь своей квартиры на первом этаже, навстречу им неожиданно вышла молодая женщина приблизительно такого же возраста, как его сын. Она улыбнулась и, с любопытством взглянув на Ли Лаогуаня, произнесла «А, вернулись», ушла. Ли Лаогуань принял было ее за жену сына, но, приглядевшись внимательнее, понял, что это не она. Жену сына, Бай Я, он однажды видел, сразу после свадьбы сын привозил невестку в Ласточкино Гнездо.
В квартире Ли Иньхэ попросил отца отнести мешки на кухню, потом они прошли в гостиную. Ли Лаогуань спросил:
- А где твоя жена?
- Она еще на занятиях. – Бай Я тоже преподавала в этом университете, только на другом факультете.
- А это что за девушка?
- Учитель Цао, она живет с нами в одной квартире. Отец, слева – ее комната, не нужно туда заглядывать. Справа – наша. А вещи, которые в гостиной, – я тебе сейчас объясню: это ее радиоприемник, эти два кресла тоже ее, и этот стол, табурет и маленький книжный шкаф – все это ее, не трогай эти вещи. Пойдем на кухню, она тоже общая для двух семей, белая электроплитка – ее…
Ли Лаогуань совсем запутался. Он слышал, что городские люди, закрыв двери своих квартир, оказываются в своем собственном мире, все вещи у них личные, никто их тронуть не смеет. Не то, что в Ласточкином Гнезде, где ничего тебе не принадлежит, все общее. Но вот правила приличия в деревне гораздо строже - даже двоюродные брат с сестрой не могут жить в одной комнате. Ох уж эти городские! Чужие друг другу мужчина и женщина, а выходят из одной двери. А если кто увидит –это ж стыда не оберешься.
Ли Лаогуань стоял посреди гостиной, не понимая, на какой стул можно садиться, а какой чужой.
- Вы… Она… Та учительница, у нее что, квартиры нет?
Ли Иньхэ ответил:
- Есть. Половина этой квартиры - ее. Я же тебе говорил, что у нас напряженно с жильем, поэтому две семьи живут вместе. Отец, садись на диван, этот диван - наш.
Ли Лаогуань осторожно присел, на сердце было неспокойно. Вот говорят, что жить в городе хорошо – врут! В твоей квартире – вещи чужой семьи, их тронуть нельзя – бардак! А повздорят муж с женой, это ж надо оглядываться, чтоб соседи не услышали. Слишком уж они близко! Ли Лаогуань подошел к входной двери и взял трубку, которую загасил перед входом в квартиру, сел на корточки перед диваном, насыпал табака в трубку, затянулся. Ли Иньхэ сказал:
- Тебе нужно поменьше курить, батя.
Ли Лаогуань ответил:
- Да ладно, ты тоже глотни дымку. Я слышал, городские курят иностранные сигареты с фильтром, а трубки не курят.
- Я бросил, не курю. Батя, ты тоже здесь не кури.
- Почему?
- Учитель Цао не переносит запаха табака, а ведь половина этой комнаты – ее.
- Тогда я буду курить в твоей комнате, можно?
- Ну… Бай Я… тоже… против этого…
- Я всю жизнь курю. Что с меня возьмешь. Твоя мамка никогда меня не бранила.
Ли Иньхэ сказал тоскливо:
- Отец, это город, это мой дом, но одновременно это и чужой дом.
- Дерьмо все это. Жену боишься рассердить. - Ли Лаогуань хотел грязно выругаться, но вовремя вспомнил, что он уже не в Ласточкином Гнезде. Похоже, его достоинство растворилось вместе с утренней дымкой сегодняшнего дня, когда он ступил на камни этого города. Чертовы горожане! Поставили все с ног на голову, ни стыда ни совести!
- Что-то у меня все в голове спуталось, чуть не позабыл о самом главном. - Ли Лаогуань неожиданно вспомнил, что прибыл в город с важной исторической миссией. – Сын начальника сельхозбанка все еще у тебя учится?
- Да, а что?
Перескакивая с пятого на десятое, Ли Лаогуань рассказал о водохранилище, о заводе, который все никак не могли запустить, о чертовых обманщиках из провинции Чжэцзян, о том, как заместитель старосты Чэн и другие чиновники пригласили его на банкет с собачатиной и отборной водкой… Сбивчиво, мешая все в одну кучу, он пересказал всю свою историю. Дослушав до конца, сын спросил:
- Так что ж ты, старый, все-таки хочешь сказать?
Ли Лаогуань прищурился.
- Так вот я и говорю, заместитель старосты Чэн сказал, чтобы ты подошел к сыну директора банка. Проси его, чтобы он уговорил отца, чтобы тот дал нам кредит, пятьдесят-шестьдясят тысяч, пятьсот- шестьсот тысяч, один-два миллиона, чем больше, тем лучше. Вот как сказал заместитель старосты Чэн.
Ли Иньхэ украдкой вздохнул, у Ли Лаогуаня защемило сердце. Он пошел на кухню и принес мешки:
- Хэ, сынок, не думай, что мы, горные люди, не понимаем, как дела делаются. Я знаю, чтобы решить вопрос в городе, нужно нести подарки. Смотри, здесь копченый окорок, арахис, грецкие орехи. Вы с братом оставьте себе понемногу, а все остальное ты отдай сыну директора банка, чтобы он отвез отцу, уговорил его проявить к нам милосердие. В деревне должно быть водохранилище, тогда и твоему старому бате не придется ходить за тридевять земель за водой. Если в этом году будет такая же засуха, как в прошлом, в деревне умрет еще несколько человек.